Александр Никонов. Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Мои безобидные шуточки
Лето я провел с Тамарой Федоровной - искупал вину за долгое отсутствие. Поехали в Ильичевск к Феде Кирову. На сей раз обошлось без драк и приводов в милицию. Зато была интересная встреча с известным ученым, создателем авиационной гидравлики, соратником Королева, Трифоном Максимовичем Баштой. Я учился по его учебнику "Гидравлика и гидромашины", да и не только я - все мое поколение инженеров тоже. Ему было далеко за семьдесят, но он сам вел машину аж с Киева. Федя был знаком с Баштой, пригласил его отдохнуть в Ильичевск, а заодно и получить научные консультации.
Трифон Максимович приехал с супругой Галиной Прокофьевной Вовк, которая была крупной и высокой женщиной. Теперь, когда мемориальная доска с портретом Башты давно уже установлена в Киеве на стене института, где он работал, это уже не имеет значения, но большой ученый был и большим любителем выпить.
Супруга бережно охраняла его, но Трифон Максимович постоянно просил нас отвлечь ее - позвать к телефону, на кухню, и тому подобное. И тут он мгновенно изловчался и выпивал все, что стояло на столе рядом.
С криком "Тришка! Успел таки!" - супруга забегала в комнату, но отбирать было уже нечего - великий Трифон, обычно, действительно, "успевал". И сидел довольный, прищурив глаза, как сытый кот.
Федя как-то решил досадить мне за мою любовь к Сталину. Зная, что Башта сидел на "шарашке", Федя при мне спросил Трифона Максимовича, очень ли плохо ему было там.
- Было замечательно! - убежденно ответил ученый. - Во-первых, надо мной не было надсмотрщиков, которые мешали бы мне выпить. Все приносили из ресторана и если нам что-либо из еды не нравилось, снимали шеф-повара. Затем, работать можно было круглые сутки, никто не мешал и не выгонял домой, как сейчас. Ни один из подчиненных не мог вякнуть, даже пискнуть против меня! Поэтому и сделали мы так много. Я считаю, - распалился Башта, - что так и надо делать важные вещи! За границей деньгами заинтересовывают, а для нас это не годится - деньги возьмут, а работать опять не будут! Нашего брата - сачка, надо силой заставлять, и во всем прав был товарищ Сталин!
Со всем небольшим опытом моей жизни, я бы трижды подписался под словами великого Башты. У нас честно вкалывать будет только творец нового, ему и денег не нужно. А пассивного исполнителя и деньгами не заставишь, если только не платить сдельно. Страх - вот лучший стимул для нас, еще недавно бывших бесправными рабами. И при "царизме", и при социализме! Ни один народ, кроме рабов, не гадит в своих же подъездах, не ломает лифтов, дверей, лампочек, да всего, что сможет - только не в своей квартире. А если квартира коммунальная - только не в своей комнате! Нет, "шарашки" нужны, и я бы сам с удовольствием в них работал бы! Правда, не исполнителем, конечно! Да и какой из меня исполнитель, разве только сексуальных экзекуций!
Тамара продолжала ревновать меня ко всем, исключая, пожалуй, только Галину Прокофьевну. А потом мы приехали в Москву и закончили отдых в поселке Расторгуево, что почти у Кольцевой автодороги. Электричка оттуда шла до самой моей работы минут тридцать, поэтому аренду дачи, которая была снята на август, я продлил и дальше. Зимой оплата была значительно ниже, и мне очень нравилось ездить туда кататься на лыжах и приглашать знакомых для работы. Как, например, Осю, который часто бывал там. Да и дам для досуга, что тоже было очень удобно. И Тамара Федоровна иногда наезжала туда на выходные.
В сентябре ремонт таганской квартиры был закончен, и мы с Олей снова переселились туда. Будучи развращен Олиными экспериментами по "спариванию" меня с подругами, да что греха таить, и всей предыдущей жизнью, я стал самостоятельно приводить домой подруг на ночь. Олю это почему-то бесило, она тут же уходила из дома, а меня просила "отпустить" даму до такого-то часа. А потом мы с ней договорились так: если я привел даму, то ставлю мелом на входной двери кружочек - занято, дескать! А когда дама уйдет, то я должен был этот кружочек стереть, и тогда Оля могла заходить домой. Телефона-то в квартире не было, а как еще прикажете поступать? Оля все это время просиживала в скверах или гуляла по улице неподалеку.
Но беда была в том, что кружочки эти я стирать забывал, либо к уходу дамы бывая уже усталым и пьяным, либо потому, что просто спал. И бедная Оля иногда ходила по улицам всю ночь. Утром она все-таки заходила домой в истерике, рассчитывая встретить соперницу, а той-то уже с вечера не было! Оля очень обижалась на меня за эти забытые кружочки, просто простить не могла мне их. Даже намного позже, когда вспоминала про них, то начинала плакать. Недавно из Америки приезжала, уже солидная такая, без былых причуд (Америка-то уму быстро научит, там не у Пронькиных...), ну и встретились мы за бутылкой шампанского.
- Все, - говорит, - что было между нами плохого, я забыла; только эти меловые кружочки, как вспоминаю - плачу! Не могу, - говорит, - простить тебе этого!
Но, думаю, я все-таки выпрошу у нее прощения когда-нибудь, не умирать же так, непрощенным! По факсу или e-mail'у, но выпрошу. Оля добрая, надеюсь, простит!
Подконец, Оля предупредила меня, что на кружочки она больше реагировать не будет, но я, конечно, позабыл это и привел-таки подружку. Завел в маленькую - бывшую "бабкину" комнату, где была узкая - резервная тахта, а тут Оля врывается. Шум, мат-перемат, так и расстался с подружкой "не солоно хлебавши".
Поэтому-то я и снял дачу в Расторгуево и на зиму, чтобы избежать этих сцен. Тамара Федоровна же, видя, что Оля и на лето отпускает меня, и на зиму в Расторгуево, поверила-таки, что брак у нас фиктивный. И, кроме того, я выторговывал у Оли право приводить, если надо будет, Тамару Федоровну на Таганку. Но только ее одну!
А за ее нетерпимость к приводу подруг я иногда "проучивал" Олю. Просил, например, Моню лечь на наше брачное ложе к Олиному приходу и накрывал его одеялом, а кругом разбрасывал женское белье. Оля бесилась и чуть однажды не задрала Моню прямо на койке.
Или, я как-то нашел на улице ногу от женского манекена. Я утаил эту ногу от Оли, а потом однажды положил на наше брачное ложе свернутое одеяло, а к нему приставил эту ногу в чулке, спустив ее носком на пол, прикрыв простыней "туловище" мнимой дамы. На столе оставил вино в бокалах, а сам остался в трусиках. На входных дверях же нарисовал заветный кружочек.
Жду жену, попиваю вино, читаю газету. И вдруг - слышу рычание и рев дикого зверя - это Оля, увидев ненавистный кружочек, в ярости открывает дверь. Я выбежал в прихожую в трусах и стал умолять ее не кричать - дама, дескать, уважаемая, жена "большого человека", притомилась и уснула. Не будить же ее так грубо! Оля ворвалась в большую комнату, стрижка на ее голове так и поднялась дыбом, как иглы у ежика.
- А ну, сука, шалава, вставай сейчас же! - диким голосом закричала бедная Оля и схватила "суку" за ногу. А нога-то и отвалилась! Оля завизжала от ужаса, не понимая, в чем дело.
- Вот, ты ногу у человека оторвала, что теперь делать! - тараща глаза, завопил я.
Насилу Оля "врубилась" в суть дела, и тогда, схватив в руки первую попавшуюся тяжелую вещь, а именно - книгу философа Гегеля "Феноменология духа", запустила ею в меня. А потом впала в длительную истерику. Долго после этого она видеть не могла эту ненавистную ей ногу, а я частенько, особенно при гостях, наливал в нее вино (нога-то была полая!), и, как из рога, пил из нее.
- Другие пьют рогом, а я - ногом! У нас демократия! - пояснял я недоумевающим.
К Оле в гости иногда приходил американец по имени Билл - хороший, но наивный парень. Оля учила его русскому, а сама при этом постигала английский. Дело было уже при Горбачеве и Рейгане. Познакомившись с Биллом, я налил вино в ногу (у того аж глаза вылезли из орбит!), и выпил за президента Рейгана. А затем налил вина туда же и предложил Биллу выпить за нашего президента Горбачева.
Конечно же, Оля рассказала Биллу, что муж у нее известный ученый, доктор наук, профессор. Да Билл сам часто смотрел и любил нашу передачу "Это вы можете!", знал меня по этой передаче.
И этот серьезный человек, ученый, предлагает Биллу выпить за президента Горбачева из женской ноги! У Билла выступили на лбу крупные капли пота, но он, поблагодарив, отказался.
- Вы что, не пьете вина вообще? - поинтересовался я.
- Нет, вообще пью, но конкретно в данный случай - нет! - отвечал Билл.
- Вы, что не уважаете президента Горбачева? - продолжал я допрос.
- Нет, мы в нашей стране уважаем мистер Горбачев, и я тоже! - горячо возразил Билл.
- Тогда почему же вы отказываетесь выпить из ноги, я же выпил за вашего Рейгана? - недоумевал я.
Капли пота уже стекали по лицу Билла.
- Это не есть традиция нашего народа - пить из нога! - оправдывался Билл.
- А из рога пить можно? - допытывался я.
- Да, из рога пить этикет допускает! - согласился Билл.
- Из женской туфельки тоже можно пить? - поинтересовался я.
- Да, в исключительный случай раньше так допускалось! - подтвердил Билл.
- Так почему же из туфельки можно, а из самой ноги - нельзя? - демагогически вопрошал я.
Бедный Билл чуть ни плакал.
- Я не в состоянии отвечать на ваш запрос! - признал свое поражение Билл.
- Молодец, я испытывал тебя, ты оказался принципиальным, правильным американцем! - по-американски широко улыбаясь, констатировал я. - А теперь выпьем за США - самую демократическую страну мира! После нас, разумеется! - быстро добавил я.
Налив вино в бокал я вручил его Биллу, себе налил снова в ногу, и, чокнувшись, мы выпили.
- Да, у нас достаточно демократическая страна! - простодушно подтвердил Билл, выпивая.
Я намеревался вечером идти в русскую баню, благо она была в двух минутах ходьбы - это "Тетеринские бани". Предложил и Биллу сходить туда вместе. Обещал потереть спину.
Бедный Билл вспотел опять.
- Отстань от Билла, а то получишь! - рассвирепела Ольга.
- А что получу, доллары? - поинтересовался я.
- Доллары у вас не являются платежной валютой, их надо преобразовывать в рубли, так нас инструктировали! - толково пояснил нам Билл, и мы расстались - я ушел в баню.
Если американцы все, такие как Билл, то как же там скучно! Как там живет Оля, привыкшая к моему искрометному юмору? А мои ученики, уехавшие жить туда, дурят там своих сотрудников, признаваясь, что они, якобы, засланные агенты КГБ, и те им верят. Бледнеют от страха! Добрые, порядочные, правдивые ребята - эти американцы! Только очень уж наивные. Как они еще выдерживают наплыв наших ушлых "русаков" к себе - ума не приложу!
Итак, для интимных встреч я стал использовать дачу в Расторгуево, но покоя мне не было и там. Однажды уже в декабре, я выделил день специально для консультаций Осе Юдовскому. День мы с ним поработали, прерывая занятия прогулками по природе. Поблизости от дачи было кладбище (из-за чего я по вечерам боялся даже в туалет выходить), и небольшие озера. Лед на них был еще гладкий, на нем - небольшой слой снега, который легко стирался ботинками, а под снегом лед казался почти черным, и на нем можно было легко писать слова. И я, недолго думая, вывел ботинками трехметровые буквы: "Долой КПСС!". Перепуганный Ося тут же принялся их лихорадочно стирать.
- Нурбей Владимирович, как вы можете такое писать, увидят с вертолета - арестуют! - беспокоился Ося.
- А как узнают, что это мы писали? - поинтересовался я.
- Не мы, а вы, - поправил Ося, - а узнают по почерку; дайте мне защитить диссертацию, а потом пишите, что хотите!
Теперь, живя в Америке, мой ученик - миллионер Ося, наверное, уже не боится писать на американских озерах: "Долой КПСС!". Если у них озера вообще замерзают!
Вечером выпили и спокойно улеглись спать. А ночью, что-то часа в два, вдруг раздается стук в окно. Моя кровать была как раз близ него. Я испуганно вскочил, включил свет и посмотрел в стекло. А там маячило что-то зеленое и бледное лицо посередине, и окно-то, как раз выходит на кладбище.
- Кранты! - решил я, и с истерическим криком заметался по комнате, - не иначе - привидение!
Вскочивший на мои крики Ося всмотрелся в окно попристальнее, и успокоил меня:
- Так то же Тамара Федоровна!
Ося знал Тамару Федоровну еще по институту, да и по многочисленным встречам в Курске.
- А как она могла оказаться тут ночью? - не поверил я.
- Вот у нее и спросите! - посоветовал Ося.
Мы открыли дверь дачи и не без страха пустили замерзшую Тамару внутрь. Она была в зеленом пальто и в мохнатой зеленой же шапке. Вина у нас уже не оставалось, но она привезла бутылочку мадеры с собой. Оказывается, она летела в Курск с Урала, где была в командировке. А самолет сделал посадку в Домодедово, которое рядом с Расторгуево. Вот Тамара и решила навестить меня на даче, без какой-нибудь гарантии, что я в эту ночь именно там. Взяла такси и приехала. Что она делала бы, не застань меня здесь, даже не представляю! Поэтому я дал ей один ключ на всякий случай, если надумает вдруг меня ночью проверять, а на даче пусто. Хоть переночевать будет можно.
Застав меня с Осей, Тамара успокоилась, хотя продолжала подозрительно посматривать на нас. Тогда я и пояснил ей, что один здесь ночью я бы не остался и за кило золота. Не будь Оси, не попала бы она ночью на теплую дачу, а делала бы нивесть что. И ее грязные подозрения я отметаю напрочь! Мы переместили Осю в соседнюю маленькую комнатку и плодотворно переночевали. Вечером Тамара уехала в Курск поездом.
А ключом от дачи Тамара Федоровна не преминула воспользоваться. А получилось это так. Встречая в ИМАШе Инну, я иногда спрашивал у нее про Тамару - маленькую.
- У нее все о'кей! - говорила обычно Инна, - о тебе и не вспоминает, у нее много поклонников!
А тут как-то Инна призналась, что Тамара была беременна от меня и сделала аборт, причем очень поздний, и долго болела после этого. На мой вопрос, почему мне об этом ничего не сказали, Инна поинтересовалась:
- А чем бы ты смог нам помочь?
- Хотя бы деньгами, ведь это всегда нужно, врачу, там, заплатить, или на что другое... неуверенно сказал я.
- Аборты делают бесплатно, да и вообще мы здесь обошлись без тебя! - как-то вызывающе ответила Инна.
Так и не разобравшись, кто это мы, и кому это нам, я понял, что на восстановление отношений с Тамарой-маленькой, после всего произошедшего рассчитывать нельзя. И почему-то пригласил Инну в Расторгуево.
Она долго колебалась, но завтра была суббота - выходной день, и все-таки согласилась. Инна несколько раз предупредила меня, чтобы я не думал приставать там к ней, и я уже пожалел, что пригласил ее. Но, так или иначе, мы приехали в Расторгуево, взяли в сельмаге вина с закуской и пошли на дачу. Выпили, вышли погулять по глубокому снегу, вернулись, еще выпили. И легли спать, каждый на свою койку. Я на свою - широкую, а Инна на Осину - узкую.
Как настоящий педант, я, дав слова не приставать, так и поступил. Заснул себе без всяких дурных мыслей. И вдруг среди ночи меня будят... поцелуем. Я уже был готов вскочить и кричать от страха, но увидел, что это Инна. Видимо, пожалела о сказанной фразе - "не приставай". Пришлось нарушить слово джентльмена, причем два раза - еще под утро. Хотя приставанием с моей стороны я бы это не назвал, скорее это было "непротивление приставанию со стороны партнера". А об этом я слова не давал.
В субботу мы встали поутру, выпили чаю, почистили зубы, сходили в туалет, который одиноко стоял в глубине двора, и выехали в Москву. Причем на вокзал шли "по сокращенке" - Инна куда-то спешила.
На Павелецком вокзале мы расстались, и я заспешил домой - на Таганку. Оля еще лежала, и пришлось к ней поприставать; к тому же я ей слова, запрещающего это делать, не давал.
Мы еще лежали в кровати, когда прозвучал звонок в дверь. Оля, чертыхаясь, встала и отворила; через минуту она вошла в комнату и хмуро бросила мне:
- Это к тебе - Тамара Федоровна!
Я не поверил - ведь Тамара никогда не бывала на Таганке. Накинув халат, я вышел за дверь - Тамара почему-то никак не хотела заходить в квартиру. Наконец, она согласилась зайти и присесть на кухне. Я присел рядом, а Оля зашла в комнату. На лице Тамары было выражение высшей степени презрения, как у Станиславского в его мимических портретах.
- Я только что из Расторгуева, - медленно цедила она, - там горячий чайник, мокрые зубные щетки, женские следы на снегу до туалета - какая-то "киска" шла в туалет и обратно! Кого приглашал на дачу?
Я внимательно слушал Тамару, уверен был, что и Оля слышала ее слова.
- Оля! - крикнул я, и послушная жена явилась передо мной, "как лист перед травой", - где я был ночью?
- Как где, - ответила Оля, - дома, разумеется!
- А вот Тамара утверждает, что я был в Расторгуево, да еще с какой-то "киской"! А я тем временем спал у себя на квартире, в маленькой комнате, - подчеркнул я, чтобы Оля не перепутала, что следует говорить.
- А кто же тогда был в Расторгуево? - допытывалась Тамара
- Хорошо, - сказал я, - давай поедем в Расторгуево, и там на месте разберемся!
Мы собрались, и к неудовольствию Оли, уехали. Пока мы ехали, шел сильный снег. А Тамара все переживала, что следов "киски" не будет видно. Но она ошиблась. На участке действительно отчетливо были видны следы киски, но без кавычек, натуральной киски, от дверей в сторону туалета.
- Вот следы киски - милого животного, вот чайник - он холоден, а вот - зубные щетки, - они сухи! - констатировал я. - Где "вещдоки"?
Под натиском этих доводов Тамара сдалась. К тому же, она устала. Мы разделись (сняли верхнюю одежду), выпили вина, которое взяли по дороге. Потом снова разделись (на сей раз основательнее) и помирились действием.
Так мы мирились и отдыхали весь субботний день и в воскресенье до вечера, а вечером доехали до Курского вокзала, где я и посадил Тамару на Курский поезд "Соловей".
Домой я пришел совершенно обессиленный. Но я был виноват перед Олей, и эту вину пришлось тоже заглаживать...
© 2003--2005 Парецкая Елена Сергеевна. All rights reserved
на главную
